- Постоянные экспозиции
- Петровская Кунсткамера, или Башня знаний
- Имперский зал: Многонародная Россия
- М.В. Ломоносов и Академия наук XVIII века
- Первая астрономическая обсерватория Академии наук
- Готторпский (Большой Академический) глобус
- История здания Кунсткамеры
- Северная Америка
- Латинская Америка
- Африка
- Индокитай
- Индия
- Япония
- Монголия
- Китай
- Корея
- Ближний и Средний Восток
- Временные выставки
- Виртуальные проекты
- Коллекции онлайн
- Заказ изображений
Кунсткамера в годы Великой Отечественной войны
02.09.2020 - 02.10.2020
Виртуальная выставка представляет архивные документы, исторические фотографии, музейные предметы, рассказывающие о жизни и деятельности коллектива Института (Музея) этнографии Академии наук СССР в годы Великой Отечественной войны. Воспоминания сотрудников музея и отрывки из их писем позволяют услышать голоса очевидцев трагических и героических событий…
«Музей для посетителей закрыт до особого распоряжения». Лето 1941 г.
Музейные коллекции, подготовленные для эвакуации летом 1941 г. (1946 г.)
«…Началась разборка экспозиций и укладка вещей в ящики, которые тут же изготовлялись. Основная масса упакованных коллекций была перенесена и уложена в подвалах. Работа осложнялась тем, что многие сотрудники ушли на фронт, в том числе и заведовавший фондами И.Я. Треногов. Объем работ был велик – сюда входила и очистка помещений фондов, главным образом чердаков, где накопилось немало всевозможных вещей – безномерные черепа, кости, части археологических предметов, запасы хозчасти и т.п. Часть этих безномерных предметов мы зарыли в большую яму, вырытую около ворот, ведущих в Архив АН СССР (между нашим и Зоологическим музеем). Надо об этом вспомнить, чтобы будущие археологи не удивились обилию и разнообразию черепов в одном «погребении».
Из воспоминаний Дмитрия Алексеевича Ольдерогге (1903-1987)
« …к осени мы закончили свертывание экспозиций, составление описей, упаковку коллекций в ящики. Вопрос об эвакуации коллекций был уже снят – враг железным кольцом окружил город».
Из воспоминаний Андрея Александровича Попова (1902–1960)
«Днем и ночью обстрел, вечером – бомбежка». Сентябрь – декабрь 1941 г.
Александр Николаевич Кондауров (1906 – 17 февраля 1942 г.). Научный сотрудник Отдела Средней Азии, с ноября 1941 г. исполнял обязанности ученого секретаря ИЭ
«У нас функционировало три бомбоубежища: одно для своих сотрудников, два – для тех, кого тревога (обстрел или бомбежка) заставала на улицах вблизи МАЭ. Оборудовали эти бомбоубежища в подвале. Наружные окна пришлось заложить кирпичом и заштукатурить. В помещение бомбоубежища снесли стулья и кое-какую мебель. Установили дежурства».
Из воспоминаний Василия Васильевича Федорова (1892–1976) См. ссылку «К 75-летию снятия блокады Ленинграда (1944-2019)
«В те осенние дни впервые в повседневную разговорную речь вошло страшное слово «дистрофия»….Ученые думают о своих трудах, работая при свете коптилки… 16 декабря на заседании Ученого совета филфака защитил диссертацию А.Н. Кондауров. Деятельно готовится к защите Н.Н. Тихоницкая. Д.А. Ольдерогге пишет докторскую диссертацию. Г.И. Петров читает лекции…».
Из воспоминаний Валентины Васильевны Антроповой (1909–1976)
«Институт дал в 1941 г. фронту 18 человек…»
Г.Д. Вербов в экспедиции на Ямал. 1936 г.
Потери музея на фронте составили десять человек, среди них – старший научный сотрудник, кандидат филологических наук, специалист по ненцам, Георгий Давыдович Вербов (1909 – 6.06.1942 г.)
1 ноября 1941 г.
Дорогие товарищи!
Наконец-то я собрался вам написать! Вот уже четыре месяца, как я в армии. За это время порядком пришлось повидать, пережить и поработать (конечно, уже по новой специальности). Около месяца был на инвалидном положении (правда, не в госпитале). Так как сильно расшиб ногу, когда выходил из-под обстрела и ухитрился упасть в глубокий полевой колодец, в котором преслучайно не утонул (дело было ночью). Сейчас опять вполне здоров, если не считать, что плохо вижу в темноте (результат снежной слепоты, приобретенной на Севере).
Как ваши дела? Идут ли у вас занятия?..
Независимо от того, идут ли у вас занятия по специальным предметам, сами не зевайте, пользуйтесь имеющейся литературой и обязательно при наличии хотя бы маленького досуга читайте указанную и не указанную мною северную литературу. Если вы будете это делать не в ущерб вашим новым нагрузкам (военным), то ничего плохого не будет. Следите также за новинками, если таковые появляются. Свою специальность можно, сообразно с обстоятельствами, отвести на самый дальний план, но забывать о ней никогда нельзя, ни на один день. В этом и заключается «северное» упорство и т.д.
Обязательно напишите мне обо всем подробно. Желаю вам бодрости, здоровья и успехов во всех ваших делах. В первом я, впрочем, и так уверен. Не сомневаюсь, что мы с вами еще увидимся и даже совершим рано или поздно все вместе первую для вас и, надеюсь, не последнюю для меня экспедицию.
Из переписки Г.Д. Вербова со студентами филологического факультета ЛГУ
«У нас все замерзло в Музее, работать уже не приходится…» Декабрь 1941 – апрель 1942 г.
Справка А.А. Попова о продлении усиленного питания в связи с дистрофией II степени. 1942 г.
«Дни становятся все короче и темнее, холод ощутительнее, вышел из строя водопровод, выключено электричество, через выбитые окна залетает снег, гуляет ветер. Все настойчивее дает о себе знать голод. Люди пухнут, болеют или просто падают и умирают. Но жизнь все еще теплится в стенах Института».
Из воспоминаний Валентины Васильевны Антроповой
«У Тихоницкой защиты не было, так как ее подвел Пушкаревич, он очень плох и лежит в санатории или стационаре – не помню точно, 10-го должен был выписаться; (…) Сама Тихоницкая распухла и чувствует себя неважно, мечтает об отъезде, но пока тщетно».
Из письма Евгении Эдуардовны Бломквист от 20 января 1942 г.
«Об электричестве мы забыли, в результате много спим или лежим, да это неизбежно при этих пеших хождениях, … И я устаю, всегда что-нибудь дополнительное к Музею, то путалась на 14-ю линию, куда Андрея [Попова] «подкидывали» в стационар в родильном доме(!), (…) и, во вторник, вероятно, повезу в морг Варвару Сергеевну и т.д. Все вожусь, как видишь, с больными и покойниками».
Из письма Евгении Эдуардовны Бломквист от 8 февраля 1942 г.
- Надежда Неофитовна Тихоницкая (1897 – 30 января 1942)
- Григорий Иванович Петров (1903 – 8 января 1942)
- Андрей Никифорович Юзефович (1892 – 30 декабря 1941)
«… по-видимому, будет массовый выезд, только не все дождутся. (…) У Вяткиной на днях умер муж – зоолог Серебровский, она очень это переживала, умер Пушкаревич – он давно уже был в стационаре. Очень плоха Вера Васильевна [Екимова], умерла наша Елизавета Прокофьевна Эмме…».
з письма Евгении Эдуардовны Бломквист от 13 февраля 1942 г.
- Елизавета Прокофьевна Эмме (1894 – 5 февраля 1942)
- Павел Владимирович Серебровский (1888–1942)
- Константин Алексеевич Пушкаревич (1890– 3 февраля 1942)
«В институте моем начинаем работать по-настоящему, не позже понедельника (сегодня суббота) я должна представить перспективный план до конца года и конкретный на ближайшее время. …Мы с Машкой вдвоем будем подымать американский сборник – к 450-летию со дня открытия Америки, это большая работа, но интересная, и как станет легче немного жить, то постараемся как следует сдвинуть эту работу».
Из письма Евгении Эдуардовны Бломквист от 21 марта 1942 г.
«Сейчас ходим втроем (назначили комиссию – меня в качестве старого музейщика, затем заведующий фондами и Торэшка [Мария Давыдовна Торэн]) обследовать состояние наших фондов после зимы. …Все, для такой зимы особенно, в хорошем состоянии, все на месте, все цело, только часть бочек и кадок с водой при оттаивании лопнула и потекла, но ничего существенного не подмокло».
Из письма Евгении Эдуардовны Бломквист от 2 мая 1942 г.
Массовая эвакуация коллектива Института Этнографии АН СССР летом 1942 г.
Сотрудники, работавшие в музее весь период блокады Ленинград: М.Д Торэн., Р.И. Каплан-Ингель, И. И. Ястребова, В.В. Антропова, А.Н. Калдыкина, Е.А. Максимова, Н.В. Андросова, М.В. Евстратова, З.И. Каплан. 1944 г.
«С лета 1942-го по 1944-й год в Ленинграде продолжали нести вахту 15 сотрудников Института: заведующий Отделом оформления Музея, ставший теперь Уполномоченным Президиума АН СССР, архитектор Р.И. Каплан-Ингель, старший научный сотрудник К.В. Вяткина, младшие научные сотрудники В.В. Антропова, В.В. Федоров, М.Д. Торэн, заведующая канцелярией А.Н. Калдыкина, комендант здания Е.А. Максимова, вахтеры А.Н. Макарова, О.П. Карманова и М.Т. Константинова, рабочие З.И. Каплан, П.Н. Артамонова и Н.В. Андросова, дворники М.В. Евстратова и Е.Е. Егорова. Именно им мы обязаны больше всего спасением здания Петровской Кунсткамеры и сокровищ Музея антропологии и этнографии».
Из воспоминаний Саула Матвеевича Абрамзона (1905-1977)
Галерея над залом этнографии народов Индии в годы Великой Отечественной войны
«В одном из своих писем Каплан рассказывает, что при одном из обходов он с удивлением заметил стрелу, вонзившуюся в доски, закрывающие индийскую деревню в двухсветном индийском зале. Все эти подиумы были закрыты досками, что спасло их от повреждений, когда снаряд, разорвавшись, пробил крышу и осколки его вонзились в пол у подиума. Итак, в доску вонзилась стрела. Откуда? Неясно… И вот через несколько дней, проходя по галерее Миклухо-Маклая, Каплан обратил внимание на то, что меланезиец, стоявший в углу и натягивающий лук, опустил свое оружие и уже не держит стрелы. Оказалось, что от сотрясения палец у манекена обломился, тетива спустилась и стрела вылетела, очевидно, навстречу снаряду, вонзившись в тот же макет деревни, куда попали осколки снаряда. «Манекен выстрелил»... Этот анекдот войдет, я уверен, в историю Академии наук».
Из письма Дмитрия Алексеевича Ольдерогге от 02.03.1943 г.
«…У меня за последнее время много хлопот с огородом. Удалось достать участок земли (около 2 га) в Озерках, где будут иметь грядки сотрудники всех учреждений, входящих в возглавляемый мною местком. Хочу дело поставить серьезно, так, чтобы все могли наготовить побольше овощей на зиму. Пригласили агронома, наняли специальную охрану, арендовали хату, достали семена и удобрение. С 15 апреля партиями будем направлять сотрудников на работы…
Через месяц после прорыва блокады мы (1 категория) стали получать по 600 г хлеба. Питаемся все в столовой по рационным карточкам (…) Из сотрудников стали сдавать за последнее время Федоров и Торэн, но, думаю, что как-нибудь до первой зелени дотянем их…
P.S. По инициативе месткома и архива организована комиссия при АН по сбору и учету всех материалов, относящихся к истории АН в период Отечественной войны. Каплан для этой цели начертил даже точный план всех наших бомбоубежищ с перечнем всех кроватей и тумбочек…»
Из письма Капитолины Васильевны Вяткиной от 05 апреля 1943 г.
«Такая масса интересных впечатлений, такой калейдоскоп людей и типов»
Ташкентская группа ИЭ АН СССР. 1942/1945 гг.
Семья «уральцев». 1929 г.
«… в августе уеду на Аральское море и вернусь в Ташкент в начале ноября (…) В институте имеется 28 тыс. на все командировки – в том числе Абрамзон к киргизам, Сергей Васильевич [Иванов]– к таджикам, Винников – к арабам, я – к старожилому русскому населению».
Из письма Евгении Эдуардовны Бломквист от 13.05.1943 г.
«Предлагаю Институту Истории включить в свой научный план на 1945 год экспедиционную работу среди русского населения Кара-Калпакии – так. наз. «уральцев», потомков уральских казаков, выселенных сюда за непокорность царскому правительству в 1875 году. Уральцы, живущие в рыбацких поселках по нижнему течению Аму-Дарьи, являются своеобразной группой, представляющей большой интерес для этнографа, фольклориста, лингвиста… »
Из докладной записки Евгении Эдуардовны Бломквист в Институт Истории АН Узбекской ССР от 17.11.1944 г.
«Материал, кратко суммируя, такой: самый интересный, с моей точки зрения, по языку, особенно фонетика и лексика… Затем по фольклору – духовные стихи, за которыми я охотилась как за ценнейшим зверем, собрала 18, некоторые в вариантах, затем рассказы, песни (81 штука), из них интересны мужские казачьи песни и девичьи свадебные. (…) Интересен материал по старинной женской одежде, еще бытующей на моленьях, похоронах, поминках и проч. (…) материал поражает всех огромностью. Записей полевых больше 1000 страниц, не считая выписок из архивов…»
Из письма Евгении Эдуардовны Бломквист от 12.02.1944 г.
«Товарищи, объявляю аврал. Всем, всем… и научным тоже». Ленинград, 1944 г.
Сотрудники размуровывают окна в подвале: Е.А. Максимова, З.И. Каплан, Д.А. Ольдерогге, И.И. Ястребова, Г.В. Василевич. 1944 г.
«Картина тяжелая – залы пусты и разорены. Всюду пустые витрины, лишь кое-где висят оставшиеся муляжи. Иногда осколки стекол в шкафах напоминают о ранениях Музея…»
Из письма Дмитрия Алексеевича Ольдерогге от 01.04.1944 г.
«Вот вам трудовой день МАЭ, июль-август 1944 г. Явка в 9 ч. утра. Строго, без опозданий… Работа до 6 вечера… сегодня – 3/VIII – пасмурный день. Сушить коллекции нельзя. На очереди «разбор каменных оконных заделок с укладкой материалов»… надо разобрать всего за месяц 21 окно… Разбираем кирпичные заделки со стороны Таможенного переулка. В.В. Федоров и я – с ломами в руках отбиваем кирпичную кладку; надо делать это с силой, но осторожно. Это «мужская» работа. Каплан З.И., Вяткина, Максимова и Ястребова переносят кирпичи на носилках».
Из письма Дмитрия Алексеевича Ольдерогге от 03.08.1944.
«… с приездом маленькой группы ташкентцев прибавилось много работы в связи с увеличением числа «рабочих», которых пришлось инструктировать и учить новой строительной специальности».
Из письма Роберта Исааковича Каплан-Ингеля от 01.09.1944 г.
«…Теперь происходят у нас новые дискуссии. Глафира Макарьевна [Василевич] с быстротой молнии освоила строительную профессию (оказывается, что я напрасно затратил на это почти 40 лет) и непрерывно вносит свои предложения и рационализацию… У нас уже имеются и нарушения «техники безопасности». Максимова категорически отказалась привязать себя к трубе во время окраски и ремонта крыши и едва не слетела с крыши. Почти все поперерезали себе стеклом пальцы. Андрей Александрович [Попов] во время зашивок окон башни фанерой (с двух привязанных одна над другой лестниц) был настолько сильно ранен сорвавшимся с верхнего переплета осколком стекла, что из вены фонтаном хлынула кровь, и мы, кое-как перевязав руку, отправили его в клинику для перевязки. Теперь он ходит с забинтованной рукой и поневоле занимается научной работой (это счастье теперь никому не дается)…»
Из письма Роберта Исааковича Каплан-Ингеля от 21.09.1944 г.
«Неужели же пришел наконец этот день…» 1945 год
Коллектив музея после возвращения из эвакуации. 1945 г.
«В связи с юбилеем Академии наук (220 лет!) все здание нашего музея в ремонте. Сверху донизу его белят, остекляют, красят и моют. Правда, за починку отопления еще не брались, но быть может, и это придет со временем. Надо к 15–20 июня развернуть экспозицию в трех залах второго этажа: бывших Дальнего Востока, Индии, Индонезии и Океании. Выставка историко-отчетного характера: старинные коллекции XVIII века, бывшие в Кунсткамере, новейшие достижения археологов и антропологов, среднеазиатские экспедиции и искусство народов Сибири.
Конечно, в работах принимает участие весь коллектив Музея. Он невелик – это те несколько человек, которые провели блокадное время в Ленинграде, приехавшие ташкентцы и два-три человека принятых вновь…»
Из письма Дмитрия Алексеевича Ольдерогге от 30.05.1945 г.
Заместитель директора ИЭ АН СССР, архитектор Р.И. Каплан-Ингель, при поддержке С.И. Вавилова и Г.А. Князева весной 1945 года подал в Архитектурный совет Ленинграда проект восстановления исторического облика здания, предусматривавший не только его ремонт, но и реконструкцию, в том числе – восстановление сгоревшей еще во время пожара 1747 года башенки. Предложение Каплана-Ингеля придать Кунсткамере первоначальный вид было поддержано.
